Игра общего вида

«Я говорю и утверждаю, что человек, желающий стать выдающимся в каком бы то ни было деле, должен с ранних лет упражняться… Например, кто хочет стать хорошим земледельцем или домостроителем, должен ещё в играх либо обрабатывать землю, либо возводить какие-либо детские сооружения».

Платон (427 − 347 до н. э.)

Процесс игры важнее результата. Необходимое условие игры-  это моделирование  мнимых ситуаций. Они подталкивают  нас к воображению и  активным действиям. Игра провоцирует освобождение от препятствий, сковывающих свободу, общность со своей средой ,и, как следствие , повторение действий. С повторением модели поведения становятся безопасными и предсказуемыми, легко контролируемыми. Правила игры лишь видоизменяются при переходе из одной категории общества в другую. Возникает стандартная модель бесконечно повторяющейся игры. игры общего вида, где координация своей точки зрения с другими, смена позиций, стремление получить выигрыш возможна только внутри ее правил. Состояние устойчивого равновесия становится наиболее выгодным, любое изменение ухудшает положение . Оказывается ненужным воображение и освобождение от препятствий. Обратная сторона игры-это свалка для всего, что из жизни вытеснено, когда игра вместо подготовки к жизни становится бегством из нее.

От автора

Как традиционные способы создания вымышленного пространства картины могут быть использованы для построения реальности, которая отражает и критикует современное общество? Именно к этой теме обращается Мария Сафронова в своей новой серии живописных работ и трехмерных макетов. «Свобода» приспособления к нормам и порядку это часто повторяющаяся тема, равно как и исследование способности подобных процессов социализации вызывать у индивида чувство внутреннего удовлетворения и даже энтузиазма.

Картины Сафроновой сочетают в себе элементы сегодняшней российской повседневности с ее нео-советскими, нео-империалистическими притязаниями на общественную и частную жизнь, и живопись Нидерландов и Италии XV – XVI веков. В своих картинах (холст, масло, относительно небольшого формата) Сафронова противопоставляет стилизованные пустые пространства с повторяющимися орнаментами, которые усиливают центральную перспективу. Оба приема создают планы, которые она населяет аллегорическими композициями людей, основанными на зарисовках с натуры и постановочных фотографиях.

«Игра общего вида» (2013 – 2015) иллюстрирует модели поведения и социального взаимодействия, не усвоив которые, дети подвергаются обычно остракизму в детском саду или школе. Серия состоит из одиннадцати картин и семи трехмерных макетов различных сред, представленных в специальном шкафу. Название проекта отсылает к понятию «Равновесия Нэша», названного в честь Джона Форбса Нэша. Так в теории игр называется совокупность стратегий, когда ни один участник не может увеличить свой выигрыш, изменив собственное решение в одностороннем порядке. Как объясняет Сафронова, «это устанавливает стандартную модель бесконечно повторяющейся игры, Игры Общего Вида, где соотнесение своей точки зрения с другими, изменение своей позиции или поиск реальной прибыли возможны только в рамках заданных правил. Стабильное равновесие становится наиболее выгодным состоянием, и любые изменения ведут к худшим последствиям. Воображение и преодоление препятствий становятся ненужными».

Андерс Крёйгер
Museum van Hedendaagse Kunst Antwerpen (Бельгия)

ГОСТЫ РЕШАЮТ ВСЕ?

Давняя, обозначившаяся еще с эпохи застоя, беда российских академических художественных вузов такова: в них учат навыкам ремесла, но не учат интересно думать. Обратная ситуация сложилась в институциях современного искусства. Там учат думать, но часто не учат ремесленным навыкам. Наконец-то! Эврика! Мощно заявило о себе молодое поколение россиян. Они смогли воплотить в пластических образах одновременно виртуозную профессиональную маэстрию (навыки которой получены в академических школах) и тонкое интеллектуальное приключение. Ведь академическую школу большинство из них успешно совмещало с курсами в Институте проблем современного искусства (ИПСИ) и других институциях contemporary art. Их имена теперь на слуху, они — в числе финалистов и победителей престижных международных и российских премий. Это поколение представляет выпускница МГАХИ им. В. И. Сурикова Мария Сафронова. В своем творчестве Мария успешно применяет блестящие профессиональные навыки для создания интеллектуально наполненного, многосложно понятого образа. Закономерно, что художник Мария Сафронова была в числе финалистов самой авторитетной негосударственной премии российского contemporary art — Премии Кандинского. Представленный на выставке проект называется «Игра общего вида». Он — часть триптиха, который Мария создает по логике кроссворда. Сперва была сделана последняя, третья часть — «Распорядок дня» — о жизни пациентов психиатрической клиники. Теперь — часть первая — «Игра общего вида». Вторая часть — в ­будущем, с названием «Офис». Эсхатологическая перспектива всего триптиха понятна из названий. Экзистенциальная драма жизни человеческой, в них зашифрованная, отсылает и к «Палате № 6» Антона Павловича Чехова, и к трудам Мишеля Фуко, Джорджо Агамбена… Уже в первом проекте мне очень понравилось качеГОСТы решают все?… ство сделанности, рукотворности работ, ничего общего не имеющих с переведенными с фотографий замыленными имиджами многих нынешних энергичных изографов. Страшный в своем безысходном убожестве, повторяющийся, как бессвязное бормотание умалишенного, день в психиатрической клинике был раскадрован кистью живописца на отдельные эпизоды, пронумерованные числами в соответствии с распорядком дня больницы. Мы видим «палату» с цифрой 7:00 и маркировкой «подъем», столовую в 13:15 («Обед») — и даже драку в 20:35. Трудно поверить, но сценки Марии Сафроновой в депрессию не вводят. Они ассоциируются с хорошей живописью, которая могла остановить мгновение как прекрасное и тем самым призывала дорожить каждой прожитой минутой. Художник будто видит печальное в своей неотвратимой повторяемости убожество сквозь призму различных культурных кодов новейшего времени — от странных и страшных пространств метафизической живописи до сновидений Нео Рауха и энигматических кадров новейшего киноискусства. Эта сквознота зрения сквозь слои современности обращена к сущностному, константному методу презентации безумных сюжетов и людской глупости в старой нидерландской живописи эпохи Брейгеля, Босха, также малых голландцев и фламандцев, таких, как Адриан ван Остаде, Адриан Браувер, Ян Стен. Рядом с картинами был выставлен макет всех помещений клиники с повешенными в них крошечными репродукциями тех же полотен. Макет усиливает тактильный, осязаемый контакт с искусством. Усиливает достоверность восприятия изображенного Марией Сафроновой мира. Зачем? Мария считает, что новая медийность с ее различными способами зомбирования сознания, когда подается информация, очень похожая на правду, но по сути фейковая, разрушает доверие к реальности как таковой. Нидерландская живописная традиция создания иллюзии осязаемого зрения, тактильного переживания предметного мира возвращает нам ценность прожитого мгновения, ответственность за него. Например, Марию Сафронову раздражает та моментальность, которая наличествует в потоке фотоимиджей. За редким исключением (в случае с искусством талантливых фотографов) координаты времени и пространства в фотопотоке обесценены, девальвированы. Требуется остановка, переживание самого процесса созидания, делания формы. Именно поэтому каждый проект Марии Сафроновой, будь то «Распорядок дня», или нынешний «Игра общего вида», сопровождается макетом — моделью с крохотными комнатками и кукольными артефактами. Вспомним, что создание макетов для того, чтобы нарисовать пространство (особенно интерьер), — родовое свойство голландской живописи XVII столетия. В Лондонской национальной галерее хранится чудесный ящичек жившего в Дордрехте художника Самуэля ван Хогстратена, который мастер сделал в ­середине XVII века. Это так называемый «peepshow» с интерьерами голландского дома. Если посмотреть в один или другой глазок, что сделаны с боков ящика, то внутри можно увидеть трехмерные изображения типичного интерьера зажиточного голландского дома с перспективой комнат. Отчетливая объемность, стереоскопичность расположенных на разных планах объектов (вроде собачки посреди комнаты или стула на переднем плане) достигается благодаря эффекту анаморфозы, то есть фокусирования раскрученного на центрифуге изображения в объемное целое при зрении под определенным углом. «Игра общего вида» — понятие, оппозиционное реальной правде живого присутствия, взятое из арсенала компьютерных игр. General game подразумевает, что компьютерная игра репродуцирует себя по аналогии с матрешкой. Конец одной игры является началом следующей и т.д. Так моделируется ситуация бесконечной репродукции, сетевого бессмертия, в котором все взаимозаменяемо, нет ничего подлинного и ценного. Антропоморфное измерение категорически изгнано. Парадокс и мужество Марии Сафроновой в том, что этот симулятивный мир представлен с веристской осязательностью, которая делает разрыв между достоверностью и ­симулякром еще более болезненными трагичным. На первый взгляд, выполненные в технике «холст, масло» картины из «детской серии» вполне благополучны. Милые пупсы, «мои зайки, мои котики, мои солнышки», как говорят в рекламе «Киндер-сюрприза» (который, кстати, тоже создан по принципу матрешки), сидят за партами или на горшках, играют в игру «Займи стул», в волейбол, в футбол, в классики… Нацепив заячьи ушки, одетые в парадные костюмчики и платьица, они строем маршируют на праздник. И чем осязательнее, достовернее изображены малыши, тем больше свербит в душе тревога, разрастающаяся в безотчетный страх и ужас. Когда-то в советское время в официальной пропаганде был актуален переиначенный лозунг Ленина: «Коммунизм — наше знамя плюс стандартизация всей страны!». ГОСТы решали все. Сегодня вроде бы уж времена другие. Ан нет. Мария Сафронова делится личными впечатлениями. По ее словам, когда она отводит детей в детский сад, в школу, то всегда наблюдает, как с пеленок человека вписывают в мир конвейерного потока жизни. Вроде бы внешне по сравнению с советским прошлым многое изменилось. Но по сути внешнее разнообразие камуфлирует матричный, матрешечный, симулятивный метод воспитания существа, которое будет легко контролироваться властью, поведением и сознанием которого будет легко манипулировать. Мария Сафронова обращается к теории игр Джона Форбса Нэша Младшего. Она сформулирована на основе изучения взаимоотношений работодателя и рабочего в современной экономической системе. В «играх разума» великого математика Нэша родилась теория «некооперативного равновесия». Она предполагает, что игрокам (работодателям и рабочим) выгодно сохранять равновесие, так как дисбаланс приводит к краху. Вроде бы желание координировать себя в соответствии с действиями другого достойно похвалы. Но до поры до времени. Доведенное до трагикомического, гротескного абсолюта, оно угнетает личность, способствует развитию комплекса неполноценности, атрофии инициативы, безволию. Создается реальная угроза обществу людей, стремительно отучающихся ответственно думать и рефлектировать. Художник уже своим методом создания изображения возвращает нас к сопереживанию ценности Мира Божьего, который в самых неприглядных своих социальных проявлениях хранит печать совершенства. Дорожите жизнью и имейте мужество быть исключением из трафаретных правил и казенной правильности! Представление такой задачи может быть успешным только тогда, когда метод фиксации реальности одухотворен счастьем прикосновения к подлинному совершенству созидания, а стало быть, к подлинным Правилам и высшей Школе живописи. И эту Школу Мария искала в обращении к монументальным жанрам старого искусства, начиная от фресковой живописи и полотен нидерландских мастеров. Они помогают точно выстроить композицию, от- сечь все лишнее. «Любая монументальная живопись не расходится со смыслом», — считает Мария. Можно добавить, что благодаря строжайшей дисциплине глаза и руки монументальная живопись этот смысл облекает в совершенную пластическую формулу. Щедрой на подробности, одновременно идеально сконструированной, драгоценной по тактильному переживанию каждого запечатленного предмета, печалящейся о людской глупости, но без назидания, а с философским смирением и сочувствием была живопись любимого художника Сафроновой — жившего в XVI веке Питера Брейгеля Старшего. Достаточно упомянуть его грандиозную картину «Нидерландские пословицы». Мария Сафронова создает свою живопись, руководствуясь впечатлениями натурными, которые дают тему для аналитической работы в студии. Художник выстраивает перспективное пространство, вычерчивает помещения и пространства в перспективе, начиная с нарисованного плана. Затем населяет его людьми. Отрисовывает каждую складку, деталь до острой, отточенной выразительности. Создает эскизы. Затем переводит их в холсты. Этот благородный ретроспективизм манеры исполнения как минимум достоин уважения на фоне принятой симулятивной живописи — приблизительной имитации на холсте плохих фотографий. «Я стремлюсь, — признается Мария, — чтобы кафельная плитка на моих картинах была написана так, что осязаемым был бы стук отскакивающего от нее шарика». К каждой своей работе Мария Сафронова относится и как архитектор, начинает с выстраивания архитектоники пространства. Вот еще почему логично инсталлирование большой темы с помощью отдельных моделей — макетов. В случае с «Игрой общего вида» одиннадцать холстов с живописью сопровождаются семичастной инсталляцией «Картотека». В ее основании — трехуровневый шкаф с ящичками — имитация картотеки, этого символа номенклатурного благоденствия, непременного спутника жизни человеческой от рождения до перехода в мир иной. Три ряда ящиков с карточками (в каждом ряду по десять ящиков) разделены по цвету. В нижнем ряду этикетки розовые, в среднем голубые, в верхнем — белые. Три цвета связывают сюжет и с государственной эмблематикой (ассоциация с российским триколором), и с гендерной стратификацией общества (мальчуковый цвет — «голубой», девчачий — «розовый»). Этот же триколор станет доминирующим в цветовой гамме всех живописных сюжетов серии «Игра общего вида» — в раскраске маек игроков в футбол, в праздничных шариках, в курточках и шапочках малышей из детсадовских групп. Тревожная система унификации мира разрабатывается не только в цветовой гамме. Сама установка модельной «картотеки» в чем-то отсылает к опытам конструктивистской театральной сценографии с ее сценами — заводами, совершенными конвейерами жизни. Подобная технократическая, конвейерная тема структурирует образ сафроновской «Картотеки». Над серыми ящиками с триколорными этикетками помещены странные, пугающие своей несуразной глупостью, одновременно впечатанные в память на уровне детских фобий помещения. Одно из них — затопленный до половины второго этажа дом-новостройка. В нем оставлен футбольный мяч. Другое — детская площадка с ракетой. Под ней — бассейн с высоким трамплином. Еще склад с игрушечными пупсами, помещение непонятного назначения с огромной металлической трубой. Эти ячейки детской памяти одновременно страшат и манят. Они знакомы почти всем с нежного возраста, архетипичны в смысле сюжетов об абсурдной упорядоченности жизни, странствий в коллективное бессознательное. Упорядочение кошмара, архивация фобий, наверное, неплохой шанс, чтобы попытаться освободиться от их гнетущего давления. В таком аспекте инсталляция Марии Сафроновой, возможно, имеет и психотерапевтическое действие. Любопытно, что художник Сафронова, всего лишь пять лет назад начавшая свою жизнь в большом мире contemporary art, точно выбрала свою траекторию движения в нем, свой личный метод социальной критики с помощью виртуозного, качественного пластического высказывания. Более того, строгая дисциплина в отношении к самой себе позволяет прочертить некий вектор движения от назидательной иллюстративности (одна из ранних работ была на тему «драка в подземке») к концептуальной аскезе. Ведь сейчас Мария Сафронова работает над проектом, посвященным субтитрам в изобразительном творчестве.

 Сергей Хачатуров